Если, поднимая руку, вложить в нее какой-нибудь предмет, то некоторые субъекты всегда видят руку призрака пустою, но Леонтина и Ненетта видят раздвоенный предмет. Вот пример с Леонтиной.

Как и раньше, в темноте я поднимаю левую руку субъекта и кладу в руку свой смятый сложенный платок. - "Двойник поднял левую руку, - говорит субъект, - что-то есть у него в руке: белье, что-то белое, носовой платок". Убрав платок и опустив руку, я поднимаю правую, взяв в нее маленькую книжку. - "Двойник поднял правую руку, - продолжает субъект, - у него вещь в руке, книжка".

Если продолжать магнетизирование субъекта, для получения большего сгущения призрака, последний получает способность удаляться от субъекта; его лицо принимает иногда выражение заметно другое, чем у субъекта, он перестает копировать движения последнего и становится более способным производить явления, которые я опишу в следующих главах. Но эта способность зависит всегда от некоторых важных условий. Требуется во-первых, чтобы он мог приобрести нужную для того силу, а затем, чтобы он хотел этого, потому что, унося с собою способность мыслить, хотеть, рассуждать, словом, все, что составляет индивидуальность субъекта, он становится исключительным обиталищем сознания.

В начале опытов большинство призраков тяжелы, неловки и трудно перемещаются. Когда призрак Ненетты переходил из одной комнаты в другую, он всегда ударялся руками и плечами, проходя через широко открытые двери, и субъект всегда горько жаловался на это. Он никогда не хотел проходить, если около двери был кто-нибудь, так как было "мало места". Во избежание этих неудобств, его приглашали проходить сквозь стены и, чему трудно поверить, на основании предыдущего, он проходил, как впрочем и все другие, без малейшего затруднения. Призрак Эдме, хотя очень живой и легко перемещающийся, был не более ловкий. Если несколько минут не обращали на него внимания, он покидал свое место, отправлялся к наиболее для него симпатичным участникам опыта и оставался там, пока его искали в другом месте. Когда его заставляли оставаться на месте, он парил вертикально, поднимаясь и опускаясь, и в своем часто резком поднимании он ударялся головою о потолок, на что субъект жаловался, прикладывая руки к голове. Эта неповоротливость и неловкость быстро исчезают по мере того, как повторяются опыты и призрак привыкает действовать вне физического тела.

Призрак не ходит; по крайней мере, я никогда не слыхал от субъектов и чувствительных свидетелей, способных видеть его малейшие движения, чтобы он, как мы, передвигал ноги; он скользит над полом. Ноги у него к тому же едва сформированы и наибольшая часть деятельности всегда заключается в верхней части.

Сохраняя свою свободу действия, призрак повинуется вообще в весьма большой степени воле экспериментатора. Он повинуется также воле субъекта, которая есть и его воля; призрак Леонтины, впрочем, не повинуется ей. Я прошу, например, субъекта приказать призраку сесть на тот или другой стул в 2 или 3 метрах от места его стояния. Она говорит мне, что прилагает все усилия, чтобы отправить его туда, а он как будто не понимает ее. Но стоит только мне приказать, чтобы он отправлялся туда, он почти всегда отправляется. Призрак г-жи Ламбер не повинуется ни мне, ни ей: он делает то, что хочет.