Приводят его в начале сорок второго к доктору - а доктор и есть этот самый Кривошеев. Повалил он Степана на табурет, да и в ухо ему шепчет: "Ты, милок, к боли-то приготовсь, потому как инструмент у меня столярный будет, им я железку из тебя и выковырну, а наркозов вам, смертничкам, не положено будет. Молись хошь богу, а хошь - черту, чтоб кровь потом остановилась"... Уперся в спину Степанову сапогом своим, да клещами осколок-то и вытянул - да так старался, что Степа сознание потерял. Очнулся он уже в бараке своем - выжил, в общем. Яма осколочная в теле его на всю жизнь осталась, отметина, клеймо Кривошеевское. Вот так он и познакомился с ним один единственный раз. За что НКВД ему вольную и дало. "Если, - говорят, - изловим когда Кривошеева, то тебя найдем, чтоб засвидетельствовал, а пока катись в деревню свою и ртом лишнее не мели, а то языка лишим".

Кривошеев этот, про которого говорю я, - семя Николово будет. Семени нашего много по миру ходит, а надобность в этом лишь в том, что через два поколения семя это плод нужный дает, а в двух предыдущих - проку для нас никакого не будет. Почему я про Степана тебе калякаю - поймешь скоро. Степан вернулся в свою деревню, к жене своей, детки родились у него. Через некоторое время рядом с деревней ихней реку вспять повернуть вздумались, вот и погубили окрестности многие - и деревню эту в том числе. Перебрался Степан и семья его в город большой, а какой именно - не ведаю я, и там зажили потихоньку. Детки подросли, сами семьями обзаводиться начали. Только оказия там вышла, мне известная. Вышла замуж дочка Степанова младшая за человечка семени этого, Кривошеевского. Сам Кривошеев, надзиратель лагерный, под видом фронтовика по Руси скитался, да семя свое разбросать успел. Трое деток у него значилось, да только две дочки померли обе, а сын-то его остался - и уж так вышло - судьбою со Степановой дочерью сошелся. Вот то семя и есть плод Николовый, а потому как случилась такая оказия и так судьбы переплелись страшным совпадением - посему быть сынку этому, рода Кривошеевого, много большую силу иметь, чем Никола имеет. Так мне хранители мои сказывали, а я лишь слово в слово тебе, Сергей Дмитрич, пересказываю. И то, что печать смерти Гришки Распутина проявил он в рождении своем, - тоже правда, силу его являющая великую. Не имеет он пока еще силы этой, мал будет, лишь от смерти случайной охраняется надежно... Но к концу века нынешнего явится Сила его, и станет он Управителем Смертной Силы Магии - и только тогда Никола смерть свою примет...

А Кривошеев тот, надзиратель лагерный, про которого я сказывал, погиб в семидесятом году, в Нижнем Тагиле обитаючи. Изрубили топорами его собутыльники за слова какие-то неосторожные, и схоронили торопливо в ямах свальных, где мусор жгут городской...

Следователь: - А Степан этот что? Где он?