Когда Сантаяна обращается к более поздней американской философии, он рассматривает ее в том ключе, в котором благоприс-тойная традиция, давшая начало американской философии, смешивается с немецким идеализмом для того, чтобы в XX в. дать начало новому реализму.


Сантаяна не только предвосхитил и предвидел более поздние социологические интерпретации философии в Америке, обращая внимание на ту атмосферу в Гарварде, в которой формировались моло-дые философы, он также впервые заметил тот эффект, который про-извела профессионализация философии. В 1920 г. он писал, что молодой профессор философии больше не походит на священника или учителя, но "его тип сознания более соответствует типу врача, инженера или социального реформатора. Это бодрый молодой чело-век, который знает, что многие вещи он делает лучше, нежели люди старшего поколения. Он менее красноречив и проникновенен, нежели старшее поколение философов ... Его образование стало более претенциозным, нежели глубоким, его стиль прискорбен. Социальное давление и его собственные желания принуждают его пе-рерабатывать: заседания, ранняя женитьба, незрелое авторство и чтение двух или трех лекций в день ..."30. Ему не хватает внутреннего мира с самим собой, ему мало "просто учености и чистых спекуляций", однако он остается бодрым, "открытым, преданным, благодарным, полезным, убежденным в будущем добродетели и науки. Словом, он является клеточкой этого демократического организма, из заразительной активности которого он черпает под-держку своей собственной жизни и дух своей философии". Относительно связи профессионализированного американского философа с демократической культурой Сантаяна отмечает воспри-имчивость американцев к разнообразным философским учениям. "Каждая система встречалась с искренним вниманием. Люди ее при-ветствовали, приглашая показать, к чему она пригодна. Они говорили: "Мы не признаем заявлений, мы не спрашиваем рекомендаций, мы просто даем тебе шанс. Платон, Папа Римский и миссис Эдди -каждому дается по голосу". В конце концов, я не уверен, что эта терпимость без различия не является жестокой проверкой для сис-тематических заблуждений: она позволяет многое высветить в ярком свете дня".


На философской арене Америки в период первой мировой войны Сантаяна различает более благоприятные тенденции, нежели те, которые ассоциируются у него с Джемсом и Ройсом. В конце главы, где он рассматривает современную американскую философию, он повторяет вопрос, поставленный в начале, "каким образом иммиг-рация в Новый Свет повлияла на философские идеи?" или, другими словами, "как американская атмосфера повлияла на философию?". "Во-первых, она ускорила бесстрашное разрушение конвенцио-нальных категорий, что приблизило ее к успеху. Во-вторых, молодая космополитичная Америка благосклонно относилась к непредв-зятому объединению и взаимному противопоставлению самых различ-ных идей. В интеллектуальной сфере она вызвала нечто, похожее на счастливую осторожность ... Никогда прежде человеческий ум не обладал таким обилием фактов и не был уверен в такой мало численности принципов".



По мере того, как мир приближался ко второй мировой войне, американская культура казалась менее привлекательной, чем ког-да-либо. Разделение между Волей и Интеллектом с начала века к настоящему времени открыло дорогу торжествующей бездумной Воле. Америка представлялась Сантаяне умирающей культурой, прес-ледуемой ностальгией по отмирающей морали и растоптанной наби-рающим силу материализмом. Сантаяна критикует Америку за ее са-модовольство и благодушие, за вмешательство в традиционную жизнь других народов не только путем продажи им американских товаров, но и навязыванием американского образа жизни и мышле-ния.