"Бытие-в-мире" противопоставляется бытию, оторванному от сознания, что
произошло в те времена, когда мифологическое сознание было вытеснено
логосом, т.е. мыслящим и рефлексирующим разумом. Отсюда и принципиальное
утверждение Хайдеггера о том, что мировая история есть процесс
дорефлексивного бессубъективного самосозидания "бытия-в-мире".
Далее речь идет о конкретном существовании личности, ее наличном бытии
(Dasein). Хайдеггер избегает традиционного деления бытия на материальное и
идеальное; Dasein - это не атом Демокрита и не монада Лейбница. Это некая
точка неразличимости (сцепления) материального и идеального, это место
обнаружения бытия, которое в принципе не может быть описано на языке
традиционной метафизики (на языке объектно-субъектного мышления). Dasein
указывает на присутствие в пространстве такого сущего (человека), в
языковом поведении которого выражается временная сущность бытия.
Следовательно, бытие человека осуществляется лишь в мире языка, иначе
говоря, осуществляется герменевтически.
В своем, ставшем знаменитым, "Письме о гуманизме" Хайдеггер подчеркивает
этот момент, отмечая при этом, что язык в своей сути не есть выражение
организма, не есть он и выражение живого существа: "Язык есть дом бытия,
живя в котором человек экзистирует, поскольку, оберегая истину бытия,
принадлежит ей. И далее он поясняет эту мысль: при определении
человечности человека как экзистенции существенным оказывается не человек,
а бытие как экстатическое измерение экзистенции. Измерение это, однако, не
есть некоторая пространственность. Скорее наоборот, все пространственное и
всякое время - пространство существуют в том измерении, в качестве
которого "есть" само бытие.
Итак, мировая история, по Хайдеггеру, начинается с языкового сотворения
мира; некие экспрессивные моменты речевой практики выступают у него в
качестве смысловых структур бытия. Одной из них является "забота". Это
можно пояснить так. Dasein, т.е. наличное бытие конкретного индивида,
исторично лишь постольку, поскольку оно включается через понимание в
процесс миротворческого "созидающего сказания" народа, в его самоговорящее
бытие. Историческое прошлое народа, как и его будущее, существует лишь в
языковом мире, поэтому понимание как способ "бытия-в-мире" осуществляется
герменевтически. Без герменевтики, т.е. повседневно практикуемого всеми
понимания исторических свершений народа, историческое существование
невозможно.
Мировая история, как ее видит Хайдеггер, не есть всемирная история Гегеля
и Маркса. Это всегда история "мира" какого-то конкретного народа -
цивилизованного или "примитивного Dasien история его "бытия-в-мире".
"Мир" у Хайдеггера выступает в качестве базового (онтологического)
понятия; вне "мира" нет и не может быть истории как способа бытия народа.
Но в этом понятии фиксируются не эмпирически наблюдаемые явления, а
явления ненаблюдаемого бытия. "Мир" - это скорее сфера смыслов как
возможных способов понимания и толкования вещей. А смыслы "предначертаны"
народу его первобытным языком. Мировая история народа, таким образом,
начинается с языкового сотворения бытия. В своем языке народ обретает
"первично-исторические" структуры бытия, на основе которых формируются
потребности, интересы и идеи. Эти базисные структуры возникают вне и
независимо от сознания и воли людей, но их источником является
самодеятельный язык, - так объясняет Хайдеггер источник базисных структур
"мира".
Далее он уточняет это положение уже применительно к человеку и истории.
Человек в качестве "бытия-в-мире" существует исторически лишь потому, что
он является временным в основе своего бытия. Это не следует понимать так,
что он существует во времени подобно природе. "Историчность человеческого
существования коренится в его временности". Она же (временность)
переживается каждым поколением и каждым индивидом как бытие "между"
рождением и смертью, как "бытие-к-смерти". Исторические свершения народа
видятся Хайдеггеру как исполнение рискованного проекта выживания,
принятого "с глазу на глаз со смертью". Нам видится здесь отдаленная
аналогия с "вызовом" история у А. Тойнби.
В единстве избранного проекта каждое поколение народа обретает простоту
своей исторической судьбы. Заметим, что сам проект не есть результатом
мышления выдающихся личностей, героев и т.д. Он возникает из решимости
народа устоять "между" рождением и смертью, сохранить свою
самостоятельность в будущем. Эта изначальная решимость быть "один на один"
со смертью, "лицом к смерти" придает историческому существованию характер
"заботы". Быть исторически "здесь" означает каждый миг своего
существования "забегать вперед", как бы забрасывать себя в будущее и
действовать, сообразуясь с представлением о нем.
Проект выживания, который вырисовывается из предыдущих рассуждений, это
то, что объединяет народ, символизирует его исторический выбор, который
был сделан народом в момент смертельной опасности. Народ выполняет
унаследованный от своих предков проект и тем самым он существует в модусе
(лат. modys - мера, способ) судьбы, участвует в подлинном историческом
свершении. Судьба и есть подлинная историчность.
В этом утверждении Хайдеггер отчасти солидаризируется со своим
предшественником - немецким мыслителем О. Шпенглером, который рассматривал
судьбу как форму переживания людей в качестве существенного признака
истории, в противовес причинности, которая, по его мнению, уместна для
описания природы, но бессильна, когда надо прояснить историю.
Уже в первобытном поэтическом сказании, по Хайдеггеру, содержится тайна
судьбы; она и предопределяет бытие многих поколений народа, ориентирует их
в борьбе за выживание. В литературе высказывается суждение о том, что
видимо, в основе "созидающего сказания" мира у Хайдеггера предполагается
миф; тогда "бытие-в-мире", свершаемое народом, можно истолковать как
историческое бытие-в-мифе. Тогда господство того или иного мифа в
историческом существовании народа означает его захваченность определенным
модусом времени: прошлым (миф о "золотом веке"), настоящим
(рационалистический миф, технократический миф и др.), или будущим
(библейская мифология, разного рода утопические проекты общественного
устройства).