Совершенно ясно, что философия - это необъятное поле деятельности, и невозможно дать ей обоснование за один час или за один вечер, философия требует посвятить ей большую часть своей жизни. Поэтому выскажу только несколько личных впечатлений. Подход, который предложен в этой лекции, связан с моим опытом первого постижения физики. Одна из основных трудностей, с которой я столкнулся, изучая физику, состояла в том, что слова и понятия, используемые людьми весьма эффективно при решении проблем, мне показались чрезвычайно сложными для понимания их значений, того, что в этих понятиях действительно стремились выразить. Поэтому, когда я узнал, что физики говорят о пространстве и времени, об энергии, о потенциальной энергии, о реальности, мне было трудно понять, что все это означает. С другой стороны, сначала я думал, что физики очень хорошо понимали их смысл поскольку могли хорошо использовать эти понятия. Но вскоре я обнаружил -во многих случаях знание физиков о способах приложения этих понятий объясняется просто тем, что они узнали об этом от своих учителей. Я обнаружил, что существовало общепринятое использование этих понятий без размышления об их смысле. Возвратившись к их истокам, к тому временив когда эти понятия были сформулированы, я обнаружил, что большинство из них созданы философами, пришли в физику из философии. Часть из них пришла из современной философии. Но особенно много - из философии XVII в. Однако философия XVII в. не может быть понята, если не постичь ее связей с предшествующей философией или схоластикой. Схоластику, в свою очередь, невозможно понять, если вы не знаете, сколь глубокое влияние на нее оказали Аристотель и Платон: Мое стремление понять что-то в физике и философии привело меня, я думаю с неизбежностью, к греческой философии.

Что хорошо у греков - так это то, что они "не отсылали к грекам", они отсылали к себе самим. Они говорили для самих себя. Уже при первом чтении Аристотеля и Платона у меня создалось впечатление: эту философию можно понять. Таково мое личное впечатление, хотя у других оно может быть и иным. Я могу объясните это тем, что они создавали свои понятия для объяснения того, что они видели сами, а не получили эти понятия в наследство от кого-то.

Давайте, во-первых, поговорим об объективизме. Чувство, в котором мы все единодушны как физики, состоит в том, что мы говорим о чем-то существующем, об объективных вещах. Наша жизнь зависит от них. Например, мы не могли бы собраться в Триесте, если бы не существовало современной техники, которая позволила нам приехать сюда на автомобиле, поезде, прилететь самолетом. Эта техника зависит от постижения объективных законов природы. Верное постижение проявляется в том, что техника работает. В этом смысле мы все объективисты. Абсолютно невозможно не быть объективистом в этом смысле.

Тогда возникает вопрос: не означает ли "объективная реальность" лишь то, что мы в состоянии применять все эти методы? Это, пожалуй, еще не слишком субъективная точка зрения? Позвольте мне напомнить об одном случае. Как раз перед президентскими выборами в США в 1908 г., когда республиканским кандидатом был Тафт, а демократическим кандидатом был Брайан, один высокопоставленный американский политик посетил Маунт-Вильсоновскую обсерваторию. После того, как он долго смотрел в один из самых больших телескопов на Туманность Андромеды или на что-то другое, он сказал: "После всего этого, возможно, не столь важно, кто будет выбран - Брайан или Тафт". Это выражение чувства, присущего ученым - весь наш человеческий мир меркнет перед необъятной объективностью физического мира.

Я ярко помню, как в детстве был глубоко поражен красотой звездного неба. И человек, о котором я только что говорил, очевидно, был тоже поражен его красотой. Но меня также мучил и вопрос: не противоречит ли эта красота тому факту, что эти звезды - лишь области ионизированного газа? Как это может сочетаться? Моим самым непосредственным впечатлением было то, что эта проблема может быть разрешена только при осознании красоты законов, управляющих ионизированными газами, т.е. через красоту законов природы, которые к тому же должны быть открыты, а не придуманы. Я здесь говорю об этом для того, чтобы подчеркнуть: все это нами не придумывается, а открывается. И это превыше нашей жизни, превыше нас.