Протянув руки, он схватил его с подставки, но тут же лицо его исказил ужас. Напрасно пытался он оторвать камень: он, казалось, прилип к его руке; камень уменьшился, пронзая его ужасными болями. Другие священники, поднявшиеся вслед за ним, чтобы вымыть зал, застыли у двери. Лицо первосвященника было обращено к ним, а из тела его исходил поток красного мерцающего света, наполнившего сердца их страхом так, что они не в силах были пошевелиться или заговорить. Это длилось недолго, - пока Алмаз не исчез с его руки полностью, - и тогда тело первосвященника распалось на тысячи кусков, а отвратительная душа, стеная, полетела в пространство, сопровождаемая демоническими формами. Алмаз был лишь иллюзией, то была моя кровь "воззвавшая с Земли", принявшая форму Алмаза под воздействием его мыслей и честолюбивых желаний. "Идем же, - сказал мне монах, - идем же со мной на вершину".

Мы поднялись на гору в молчании, и уже на вершине он повернулся, испытующе взглянув на меня, и под его взглядом я вскоре почувствовал, что как бы смотрю на экран, скрывающий что-то от моего взора. Экран и монах исчезли, а на их месте под собой я увидел город. Теперь я стоял на внутренней, очень высокой башне высочайшего из зданий. Это был древний храм, управлявший городом магов. Неподалеку стоял высокий мужчина благородной наружности. Я знал, что это монах, но как же он преобразился! А рядом с ним стоял юноша, от которого ко мне шли лучи света, мягкие, но ясные, тонкие, но четко различимые. Я понял, что это был я. Обращаясь к монаху, я спросил:

"Что это и почему это так?"
"Это прошлое и настоящее, - ответил он, - а теперь - ты в будущем".
"А он", - спросил я, указывая на юношу.
"Это ты сам".
"Но как же я могу видеть все это? Что удерживает на месте этот образ?"
"Это волшебное зеркало времени. Оно хранит для тебя образ, вечно скрывая его. Обернись и посмотри вверх над собой".

Подчиняясь его словам, я обратил взор на город, раскинувшийся внизу, а затем поднял глаза вверх. Вначале я не увидело ничего кроме неба и звезд. Но потом, как бы из эфира, появилась поверхность, через которую все еще просвечивали звезды, а затем, когда взгляд мой стал пристальнее, она стала настолько явной, что, казалось, ее можно было потрогать, звезды же исчезли. Инстинктивно я чувствовал, что если мысли мои уклонятся хоть на миг, я вновь увижу лишь небо.